ИЕРАРХИЯ ИЗ СНА

В мае 1832 года Иргизским депутатом Афанасием Кочуевым от лица древлеправославных христиан было составлено прошение о восстановлении правил о «дозволенных священниках» и подано Московскому генерал-губернатору князю Галицину, но, как и следовало ожидать, прошение это осталось без всяких последствий. Такое же прошение было составлено и петербургскими христианами, однако их руководитель купец Сергей Григорьевич Громов, который должен был подать прошение императору, посоветовавшись с шефом политической полиции и жандармерии графом Бенкендорфом, счел такой шаг бесполезным. Бенкендорф, убедив Громова не беспокоить императора прошением о возвращении свобод для древлеправославного духовенства, дал ему и совет, каким образом древлеправославные христиане могли бы обойти действующее относительно них суровое законодательство.

По словам архимандрита Белокриницкого монастыря Геронтия (Леонова), именно Бенкендорф предложил Громову учредить епископскую кафедру за границей и после этого обратиться к императору с просьбой «о возможном Их Императорскому Величеству дозволении на инославных религиозных законодательных правах богослужебными храмы и рукополагаемым священством пользоватися». Несмотря на то, что Бенкендорф фактически предложил древлеправославным христианам добровольно причислить себя к инославной, в смысле не православной, религии, и таким образом, уподобиться, например, католикам или протестантам, Громову эта идея показалась вполне приемлемой, и он немедленно приступил к ее осуществлению.

На основании бывших у него сновидений, он полагал, что находится под чрезвычайным покровительством святителя Николы Чудотворца. Он считал себя «поставленным в какие-то особенно близкие к нему отношения». А после очередного сновидения, в котором ему, якобы, предстал святитель Христов Никола, «показуя на светлоблистающий свой омофор, глагола ему: «зри на мя и виждь – якоже аз есмь, тако все есть!... Он же с восторгом с постели своей вскочив и товарищей своих возбудив, сице к ним воззва: Ах, братцы мои! Вставайте скорее! – Святитель Христов Никола двоекратно являлся и достоинством своего святительства уверил меня», – «ничто уже не могло поколебать его убеждения, что он имеет будто бы особое предназначение свыше и действует по непосредственному указанию небесного руководителя». И под влиянием этой мечтательной веры Петр всегда действовал предприимчиво и настойчиво.

Он и в дальнейшем неоднократно руководствовался в своей жизни снами, полагая собственное толкование увиденного в них в основу своих важнейших решений и поступков. Видимо Петр Великодворский не знаком был с учением святых отцов о снах, с их предупреждениями и запрещениями относительно веры в сонные видения.

«Да довлеет однакож нам паче, как великая добродетель, то правило, чтоб отнюдь не верить никакому сонному мечтанию. Ибо сны наибольшею частию бывают ничто иное, как идолы помыслов, игра воображения, или еще, как я уже говорил, бесовские над нами наругания и забавы» (свщмч. Диадох Фотикийский).

«Верующий снам подобен тому, кто гонится за своею тенью, и хочет схватить ее. Когда начнем верить демонам в снах, то они поругаются над нами и во время бодрствования. Верующий снам совершенно неискусен, а неверующий им есть мудрец» (прп. авва Исаия).

О снах же неоднократно повторяющихся, мы имеем свидетельство св. Варсанофия Великого.

Его как-то спросили: «Если кому явится три раза один и тот же сон, то и его надобно признавать истинным?», – святой Варсанофий ответил: «Нет, это несправедливо; не надобно верить и такому сну. Тот, кто один раз явился кому-либо ложно, может сделать сие и три раза и более».

Саму же веру в сновидения, которой был полностью пленен Петр Великодворский, святые отцы расценивают как духовную прелесть: «Бесы многократно преобразуются в ангелов света и в образ мучеников и представляют нам в сновидении, будто мы к ним приходим; а когда пробуждаемся, то исполняют нас радостию и возношением. Сие да будет тебе знаком прелести; ибо ангелы показывают нам муки, страшный суд и разлучения, а пробудившихся исполняют страха и сетования. Если станем покоряться бесам в сновидениях, то и во время бодрствования они будут ругаться над нами. Кто верит снам, тот вовсе не искусен; а кто не имеет к ним никакой веры, тот любомудр. Итак, верь только тем сновидениям, которые возвещают тебе муку и суд» (прп. Иоанн Лествичник).

1 марта 1836 года Петр Великодворский в возрасте 27 лет принимает иноческий постриг с именем Павел. Тогда же вместе с иноком Геронтием он отправляется в свое первое путешествие за границу. Целью их путешествия были «Персия, Грузия и иные места по предгорьям Арарата, где якобы с давних пор укрываются христиане, неизменно содержащие старую веру, и при них не принявшие никоновских новопременений епископы». Следующее путешествие было начато лишь весной 1839 года и не поездкой на Восток, а переездом инока Павла с еще одним своим спутником иноком Алимпием в пределы Австро-Венгрии в селение Белая Криница, где в находившемся там древлеправославном монастыре они решают устроить местопребывание будущего епископа. Решив все необходимые вопросы, связанные с организацией епископского местопребывания, иноки в 1842 году отправляются в Москву.

В связи с их приездом на Рогожском кладбище собирается собрание московской общины, на котором «было решено, что учреждение старообрядческой архиерейской кафедры за границей, по требованию настоящего гонительного времени, есть дело необходимо нужное, что предприятие – устроить кафедру в Белокриницком монастыре заслуживает полного одобрения и нужно помогать ему всеми способами... все согласились, что прежде всего надлежит позаботиться найти епископа из древлеправославных, а в том случае, если по тщательном изыскании таковой не обрящется, можно принять и из сущих в ереси». Именно это частное собрание одной лишь Рогожской общины, а не Собор 1832 года, как ошибочно полагают многие, заложило фундамент для учреждения в скором времени старообрядческой иерархии, получившей в истории название Белокриницкой. В начале 1845 года иноки Павел и Алимпий, выправив в Вене паспорта, отправляются на поиски епископа, сохранившего дониконовское благочестие. Но эта поездка также закончилась ничем – объехав Словению, Черногорию и Сербию, к середине апреля 1845 года они возвратились в Белую Криницу. 4 июня того же года иноки отправляются на Восток.

Проехав ряд стран, и нигде не обретя древлеправославного епископа, они начинают поиск епископа-еретика, который бы согласился присоединиться к Древлеправославию, через соответствующий чиноприем. После ряда неудач они нашли в Константинополе безместного архиерея, который после долгих увещеваний наконец-то дал согласие на присоединение. Архиереем этим был бывший Боснийский митрополит Амвросий, лишенный своей кафедры и проживавший в Царьграде на небольшой пенсии. Это последнее обстоятельство и сыграло решающую роль в его присоединении, в основу которого было положено письменное условие (договор), по которому митрополит обязался совершить для старообрядцев архиерейскую хиротонию в обмен на пожизненное материальное содержание. Так в двустороннем договоре от 16 апреля 1846 года митрополит написал, что он обязуется «неотлагательно поставить там в наместники себе другого архиерея», – а иноки от лица монастыря обязались в обмен на это «содержать его на всем монастырском иждевении, во всяком спокойствии и удовлетворении во всю его жизнь». «Сие условие учинили в двух экземплярах, дабы хранить содержание онаго с обеих сторон свято и нерушимо». Естественно, что, решившись на переход лишь вследствие материальной нужды, митрополит Амвросий совершенно был далек от мысли считать себя еретиком. Он не искал в Древлеправославной Церкви вечного спасения для своей души, но напротив, считая себя вполне православным святителем, он шел к староверам с намереньем возглавить их. Вот как он сам свидетельствовал о себе: «Я, Митрополит Амвросий, не желая далее провождать жизнь свою праздно... во исполнение глагол Исуса Христа изреченных в притче о духовном производстве: «куплю дейте дондеже приду», и паки «не вжигают светильник и поставляют его под спудом» заблаговолил поступить в староверческую религию, в сущем звании Митрополита над всеми духовными лицами, и мирскими людьми, состоящими во оной религии, верховным пастырем». Свои мотивы он обозначил здесь предельно ясно – он «светильник» переходит к староверам лишь для того, чтобы «не провождать жизнь свою праздно» и быть их верховным пастырем. Ни слова о том, что он переходит от тьмы к свету, от ереси к истине. Он шел не спасаться, а спасать. Также в своем письме от 30 января 1848 года австрийскому министру графу Инцаги мотивы своего перехода митрополит Амвросий объяснял беспричинным его смещением с Боснийской кафедры и скудным материальным содержанием. Принят в общение митрополит был не общецерковным Собором, как это предполагалось ранее, а лишь собранием старообрядческих обществ Буковины. Митрополит не представил никаких убедительных свидетельств о своем крещении, что было необходимо в силу того, что в Греции имело распространение обливательное крещение: «О постоянном распространении и долговременном существовании этого обычая свидетельствуют уже те довольно многочисленные грамоты Константинопольских патриархов XVII, XVIII и даже XIX столетий». О крещении же патриарха Григория, который рукоположил в архиерейский сан митрополита Амвросия, и вовсе не было сделано никакого исследования. Были и иные нарушения, связанные с присоединением митрополита Амвросия, о которых нет необходимости говорить здесь пространно. После своего присоединения, митрополит Амвросий немедленно исполнил условие Константинопольского договора и рукоположил себе преемника – епископа Майносского Кирилла. Так получила свое начало старообрядческая иерархия, воспринявшая на себя наименование по месту своего происхождения – Белокриницкая. Первый же рукоположенный для русских христиан епископ Белокриницкой иерархии – Софроний (Жиров) оказался человеком нечестивым, изобличенным в симонии – торговле священным саном. Жиров занимался на Руси святокупством с 1849 по 1853 год, возглавляя все русские общины, признавшие Белокриницкую иерархию. Сами же белокриницкие дают о первом своем русском первосвятителе такое свидетельство: «Софроний еще ранее Архиепископа Антония был поставлен епископом в Россию от Белокриницкого Митрополита, с наименованием Симбирского. Но будучи единственным в России для древлеправославной церкви епископом, он не восхотел добре строить этот виноград Христов, но по страсти сребролюбия начал порочить древлеправославную иерархию симониею». Страстью сребролюбия и пороком симонии был уловлен не только Софроний Жиров, но и рукоположивший его митрополит Кирилл. По крайней мере, такое свидетельство о Кирилле дает второй по счету предстоятель русских приходов Белокриницкой иерархии архиепископ Антоний (Шутов). В своем письме к руководителю неокружников Гуслицкому епископу Антонию (Климову) Шутов обличает своего митрополита в том, что тот рукоположил Климова в архиерейский сан за деньги: «Ведь ты на Муравлевския деньги купил себе архиерейский чин: за твое постановление Крючков дал митрополиту Кириллу 1000 рублей, священнику Сисою за церковь 300 р. а всего стало ему, Крючкову, 1500 р. серебром». В свою очередь и еп. Антоний (Климов) не лучшим образом отзывался об архиеп. Антонии (Шутове): «Ты послал за границу своих посланных клевретов: епископа Иустина и иеродиакона Ипполита с кучами золота, чтобы ослепить им боголюбивых наших епископов и исходатайствовать себе место на Московский престол»; «Ты уподобился оному еретику Киннику... готов прощати за деньги вся согрешения своим священникам». Таким образом, нет ничего удивительного в том, что древлеправославные христиане, видя все эти серьезные канонические нарушения и бесконечные внутренние распри белокриницкого духовенства, составили для себя соответствующее суждение о Белокриницкой иерархии в целом и решительно оградили себя от общения с ней и с ее последователями.

Сложно давать объективную оценку тем или иным событиям из отдаленного прошлого, тем не менее, в отношении данного случая следует заметить, что, по совету с противником и гонителем Древлеправославия Бенкендорфом, Громов отказался исполнить волю общецерковного Собора, положив, таким образом, в основу всей своей последующей деятельности своеволие и самонадеянность. Лишь через несколько лет, в 1835 году, Громов смог найти человека, способного, по его мнению, осуществить задуманное – отправиться в путешествие по Восточным странам с целью обретения единомысленного древлеправославным христианам епископа. Человека этого звали Петр Васильевич Великодворский. От прочих людей Петра отличала абсолютная убежденность в собственной значимости. На основании бывших у него сновидений, он полагал, что находится под чрезвычайным покровительством святителя Николы Чудотворца. Он считал себя «поставленным в какие-то особенно близкие к нему отношения». А после очередного сновидения, в котором ему, якобы, предстал святитель Христов Никола, «показуя на светлоблистающий свой омофор, глагола ему: «зри на мя и виждь – якоже аз есмь, тако все есть!... Он же с восторгом с постели своей вскочив и товарищей своих возбудив, сице к ним воззва: Ах, братцы мои! Вставайте скорее! – Святитель Христов Никола двоекратно являлся и достоинством своего святительства уверил меня», – «ничто уже не могло поколебать его убеждения, что он имеет будто бы особое предназначение свыше и действует по непосредственному указанию небесного руководителя». И под влиянием этой мечтательной веры Петр всегда действовал предприимчиво и настойчиво. Он и в дальнейшем неоднократно руководствовался в своей жизни снами, полагая собственное толкование увиденного в них в основу своих важнейших решений и поступков. Видимо Петр Великодворский не знаком был с учением святых отцов о снах, с их предупреждениями и запрещениями относительно веры в сонные видения. «Да довлеет однакож нам паче, как великая добродетель, то правило, чтоб отнюдь не верить никакому сонному мечтанию. Ибо сны наибольшею частию бывают ничто иное, как идолы помыслов, игра воображения, или еще, как я уже говорил, бесовские над нами наругания и забавы» (свщмч. Диадох Фотикийский). «Верующий снам подобен тому, кто гонится за своею тенью, и хочет схватить ее. Когда начнем верить демонам в снах, то они поругаются над нами и во время бодрствования. Верующий снам совершенно неискусен, а неверующий им есть мудрец» (прп. авва Исаия). О снах же неоднократно повторяющихся, мы имеем свидетельство св. Варсанофия Великого. Его как-то спросили: «Если кому явится три раза один и тот же сон, то и его надобно признавать истинным?», – святой Варсанофий ответил: «Нет, это несправедливо; не надобно верить и такому сну. Тот, кто один раз явился кому-либо ложно, может сделать сие и три раза и более». Саму же веру в сновидения, которой был полностью пленен Петр Великодворский, святые отцы расценивают как духовную прелесть: «Бесы многократно преобразуются в ангелов света и в образ мучеников и представляют нам в сновидении, будто мы к ним приходим; а когда пробуждаемся, то исполняют нас радостию и возношением. Сие да будет тебе знаком прелести; ибо ангелы показывают нам муки, страшный суд и разлучения, а пробудившихся исполняют страха и сетования. Если станем покоряться бесам в сновидениях, то и во время бодрствования они будут ругаться над нами. Кто верит снам, тот вовсе не искусен; а кто не имеет к ним никакой веры, тот любомудр. Итак, верь только тем сновидениям, которые возвещают тебе муку и суд» (прп. Иоанн Лествичник). 1 марта 1836 года Петр Великодворский в возрасте 27 лет принимает иноческий постриг с именем Павел. Тогда же вместе с иноком Геронтием он отправляется в свое первое путешествие за границу. Целью их путешествия были «Персия, Грузия и иные места по предгорьям Арарата, где якобы с давних пор укрываются христиане, неизменно содержащие старую веру, и при них не принявшие никоновских новопременений епископы». Следующее путешествие было начато лишь весной 1839 года и не поездкой на Восток, а переездом инока Павла с еще одним своим спутником иноком Алимпием в пределы Австро-Венгрии в селение Белая Криница, где в находившемся там древлеправославном монастыре они решают устроить местопребывание будущего епископа. Решив все необходимые вопросы, связанные с организацией епископского местопребывания, иноки в 1842 году отправляются в Москву. В связи с их приездом на Рогожском кладбище собирается собрание московской общины, на котором «было решено, что учреждение старообрядческой архиерейской кафедры за границей, по требованию настоящего гонительного времени, есть дело необходимо нужное, что предприятие – устроить кафедру в Белокриницком монастыре заслуживает полного одобрения и нужно помогать ему всеми способами... все согласились, что прежде всего надлежит позаботиться найти епископа из древлеправославных, а в том случае, если по тщательном изыскании таковой не обрящется, можно принять и из сущих в ереси». Именно это частное собрание одной лишь Рогожской общины, а не Собор 1832 года, как ошибочно полагают многие, заложило фундамент для учреждения в скором времени старообрядческой иерархии, получившей в истории название Белокриницкой. В начале 1845 года иноки Павел и Алимпий, выправив в Вене паспорта, отправляются на поиски епископа, сохранившего дониконовское благочестие. Но эта поездка также закончилась ничем – объехав Словению, Черногорию и Сербию, к середине апреля 1845 года они возвратились в Белую Криницу. 4 июня того же года иноки отправляются на Восток. Проехав ряд стран, и нигде не обретя древлеправославного епископа, они начинают поиск епископа-еретика, который бы согласился присоединиться к Древлеправославию, через соответствующий чиноприем. После ряда неудач они нашли в Константинополе безместного архиерея, который после долгих увещеваний наконец-то дал согласие на присоединение. Архиереем этим был бывший Боснийский митрополит Амвросий, лишенный своей кафедры и проживавший в Царьграде на небольшой пенсии. Это последнее обстоятельство и сыграло решающую роль в его присоединении, в основу которого было положено письменное условие (договор), по которому митрополит обязался совершить для старообрядцев архиерейскую хиротонию в обмен на пожизненное материальное содержание. Так в двустороннем договоре от 16 апреля 1846 года митрополит написал, что он обязуется «неотлагательно поставить там в наместники себе другого архиерея», – а иноки от лица монастыря обязались в обмен на это «содержать его на всем монастырском иждевении, во всяком спокойствии и удовлетворении во всю его жизнь». «Сие условие учинили в двух экземплярах, дабы хранить содержание онаго с обеих сторон свято и нерушимо». Естественно, что, решившись на переход лишь вследствие материальной нужды, митрополит Амвросий совершенно был далек от мысли считать себя еретиком. Он не искал в Древлеправославной Церкви вечного спасения для своей души, но напротив, считая себя вполне православным святителем, он шел к староверам с намереньем возглавить их. Вот как он сам свидетельствовал о себе: «Я, Митрополит Амвросий, не желая далее провождать жизнь свою праздно... во исполнение глагол Исуса Христа изреченных в притче о духовном производстве: «куплю дейте дондеже приду», и паки «не вжигают светильник и поставляют его под спудом» заблаговолил поступить в староверческую религию, в сущем звании Митрополита над всеми духовными лицами, и мирскими людьми, состоящими во оной религии, верховным пастырем». Свои мотивы он обозначил здесь предельно ясно – он «светильник» переходит к староверам лишь для того, чтобы «не провождать жизнь свою праздно» и быть их верховным пастырем. Ни слова о том, что он переходит от тьмы к свету, от ереси к истине. Он шел не спасаться, а спасать. Также в своем письме от 30 января 1848 года австрийскому министру графу Инцаги мотивы своего перехода митрополит Амвросий объяснял беспричинным его смещением с Боснийской кафедры и скудным материальным содержанием. Принят в общение митрополит был не общецерковным Собором, как это предполагалось ранее, а лишь собранием старообрядческих обществ Буковины. Митрополит не представил никаких убедительных свидетельств о своем крещении, что было необходимо в силу того, что в Греции имело распространение обливательное крещение: «О постоянном распространении и долговременном существовании этого обычая свидетельствуют уже те довольно многочисленные грамоты Константинопольских патриархов XVII, XVIII и даже XIX столетий». О крещении же патриарха Григория, который рукоположил в архиерейский сан митрополита Амвросия, и вовсе не было сделано никакого исследования. Были и иные нарушения, связанные с присоединением митрополита Амвросия, о которых нет необходимости говорить здесь пространно. После своего присоединения, митрополит Амвросий немедленно исполнил условие Константинопольского договора и рукоположил себе преемника – епископа Майносского Кирилла. Так получила свое начало старообрядческая иерархия, воспринявшая на себя наименование по месту своего происхождения – Белокриницкая. Первый же рукоположенный для русских христиан епископ Белокриницкой иерархии – Софроний (Жиров) оказался человеком нечестивым, изобличенным в симонии – торговле священным саном. Жиров занимался на Руси святокупством с 1849 по 1853 год, возглавляя все русские общины, признавшие Белокриницкую иерархию. Сами же белокриницкие дают о первом своем русском первосвятителе такое свидетельство: «Софроний еще ранее Архиепископа Антония был поставлен епископом в Россию от Белокриницкого Митрополита, с наименованием Симбирского. Но будучи единственным в России для древлеправославной церкви епископом, он не восхотел добре строить этот виноград Христов, но по страсти сребролюбия начал порочить древлеправославную иерархию симониею». Страстью сребролюбия и пороком симонии был уловлен не только Софроний Жиров, но и рукоположивший его митрополит Кирилл. По крайней мере, такое свидетельство о Кирилле дает второй по счету предстоятель русских приходов Белокриницкой иерархии архиепископ Антоний (Шутов). В своем письме к руководителю неокружников Гуслицкому епископу Антонию (Климову) Шутов обличает своего митрополита в том, что тот рукоположил Климова в архиерейский сан за деньги: «Ведь ты на Муравлевския деньги купил себе архиерейский чин: за твое постановление Крючков дал митрополиту Кириллу 1000 рублей, священнику Сисою за церковь 300 р. а всего стало ему, Крючкову, 1500 р. серебром». В свою очередь и еп. Антоний (Климов) не лучшим образом отзывался об архиеп. Антонии (Шутове): «Ты послал за границу своих посланных клевретов: епископа Иустина и иеродиакона Ипполита с кучами золота, чтобы ослепить им боголюбивых наших епископов и исходатайствовать себе место на Московский престол»; «Ты уподобился оному еретику Киннику... готов прощати за деньги вся согрешения своим священникам». Таким образом, нет ничего удивительного в том, что древлеправославные христиане, видя все эти серьезные канонические нарушения и бесконечные внутренние распри белокриницкого духовенства, составили для себя соответствующее суждение о Белокриницкой иерархии в целом и решительно оградили себя от общения с ней и с ее последователями.

Горячими сторонниками приискания достойного епископа выступили на Соборе купцы Шелапутин, Феодор Рахманов, Боков и Горелов, они «предлагали тотчас же просить у правительства дозволения иметь своего епископа, обещанного в прошлом столетии, а в случае решительного отказа – устроить тайно старообрядческую иерархию». В мае 1832 года Иргизским депутатом Афанасием Кочуевым от лица древлеправославных христиан было составлено прошение о восстановлении правил о «дозволенных священниках» и подано Московскому генерал-губернатору князю Галицину, но, как и следовало ожидать, прошение это осталось без всяких последствий. Такое же прошение было составлено и петербургскими христианами, однако их руководитель купец Сергей Григорьевич Громов, который должен был подать прошение императору, посоветовавшись с шефом политической полиции и жандармерии графом Бенкендорфом, счел такой шаг бесполезным. Бенкендорф, убедив Громова не беспокоить императора прошением о возвращении свобод для древлеправославного духовенства, дал ему и совет, каким образом древлеправославные христиане могли бы обойти действующее относительно них суровое законодательство. По словам архимандрита Белокриницкого монастыря Геронтия (Леонова), именно Бенкендорф предложил Громову учредить епископскую кафедру за границей и после этого обратиться к императору с просьбой «о возможном Их Императорскому Величеству дозволении на инославных религиозных законодательных правах богослужебными храмы и рукополагаемым священством пользоватися». Несмотря на то, что Бенкендорф фактически предложил древлеправославным христианам добровольно причислить себя к инославной, в смысле не православной, религии, и таким образом, уподобиться, например, католикам или протестантам, Громову эта идея показалась вполне приемлемой, и он немедленно приступил к ее осуществлению. Сложно давать объективную оценку тем или иным событиям из отдаленного прошлого, тем не менее, в отношении данного случая следует заметить, что, по совету с противником и гонителем Древлеправославия Бенкендорфом, Громов отказался исполнить волю общецерковного Собора, положив, таким образом, в основу всей своей последующей деятельности своеволие и самонадеянность. Лишь через несколько лет, в 1835 году, Громов смог найти человека, способного, по его мнению, осуществить задуманное – отправиться в путешествие по Восточным странам с целью обретения единомысленного древлеправославным христианам епископа. Человека этого звали Петр Васильевич Великодворский. От прочих людей Петра отличала абсолютная убежденность в собственной значимости. На основании бывших у него сновидений, он полагал, что находится под чрезвычайным покровительством святителя Николы Чудотворца. Он считал себя «поставленным в какие-то особенно близкие к нему отношения». А после очередного сновидения, в котором ему, якобы, предстал святитель Христов Никола, «показуя на светлоблистающий свой омофор, глагола ему: «зри на мя и виждь – якоже аз есмь, тако все есть!... Он же с восторгом с постели своей вскочив и товарищей своих возбудив, сице к ним воззва: Ах, братцы мои! Вставайте скорее! – Святитель Христов Никола двоекратно являлся и достоинством своего святительства уверил меня», – «ничто уже не могло поколебать его убеждения, что он имеет будто бы особое предназначение свыше и действует по непосредственному указанию небесного руководителя». И под влиянием этой мечтательной веры Петр всегда действовал предприимчиво и настойчиво. Он и в дальнейшем неоднократно руководствовался в своей жизни снами, полагая собственное толкование увиденного в них в основу своих важнейших решений и поступков. Видимо Петр Великодворский не знаком был с учением святых отцов о снах, с их предупреждениями и запрещениями относительно веры в сонные видения. «Да довлеет однакож нам паче, как великая добродетель, то правило, чтоб отнюдь не верить никакому сонному мечтанию. Ибо сны наибольшею частию бывают ничто иное, как идолы помыслов, игра воображения, или еще, как я уже говорил, бесовские над нами наругания и забавы» (свщмч. Диадох Фотикийский). «Верующий снам подобен тому, кто гонится за своею тенью, и хочет схватить ее. Когда начнем верить демонам в снах, то они поругаются над нами и во время бодрствования. Верующий снам совершенно неискусен, а неверующий им есть мудрец» (прп. авва Исаия). О снах же неоднократно повторяющихся, мы имеем свидетельство св. Варсанофия Великого. Его как-то спросили: «Если кому явится три раза один и тот же сон, то и его надобно признавать истинным?», – святой Варсанофий ответил: «Нет, это несправедливо; не надобно верить и такому сну. Тот, кто один раз явился кому-либо ложно, может сделать сие и три раза и более». Саму же веру в сновидения, которой был полностью пленен Петр Великодворский, святые отцы расценивают как духовную прелесть: «Бесы многократно преобразуются в ангелов света и в образ мучеников и представляют нам в сновидении, будто мы к ним приходим; а когда пробуждаемся, то исполняют нас радостию и возношением. Сие да будет тебе знаком прелести; ибо ангелы показывают нам муки, страшный суд и разлучения, а пробудившихся исполняют страха и сетования. Если станем покоряться бесам в сновидениях, то и во время бодрствования они будут ругаться над нами. Кто верит снам, тот вовсе не искусен; а кто не имеет к ним никакой веры, тот любомудр. Итак, верь только тем сновидениям, которые возвещают тебе муку и суд» (прп. Иоанн Лествичник). 1 марта 1836 года Петр Великодворский в возрасте 27 лет принимает иноческий постриг с именем Павел. Тогда же вместе с иноком Геронтием он отправляется в свое первое путешествие за границу. Целью их путешествия были «Персия, Грузия и иные места по предгорьям Арарата, где якобы с давних пор укрываются христиане, неизменно содержащие старую веру, и при них не принявшие никоновских новопременений епископы». Следующее путешествие было начато лишь весной 1839 года и не поездкой на Восток, а переездом инока Павла с еще одним своим спутником иноком Алимпием в пределы Австро-Венгрии в селение Белая Криница, где в находившемся там древлеправославном монастыре они решают устроить местопребывание будущего епископа. Решив все необходимые вопросы, связанные с организацией епископского местопребывания, иноки в 1842 году отправляются в Москву. В связи с их приездом на Рогожском кладбище собирается собрание московской общины, на котором «было решено, что учреждение старообрядческой архиерейской кафедры за границей, по требованию настоящего гонительного времени, есть дело необходимо нужное, что предприятие – устроить кафедру в Белокриницком монастыре заслуживает полного одобрения и нужно помогать ему всеми способами... все согласились, что прежде всего надлежит позаботиться найти епископа из древлеправославных, а в том случае, если по тщательном изыскании таковой не обрящется, можно принять и из сущих в ереси». Именно это частное собрание одной лишь Рогожской общины, а не Собор 1832 года, как ошибочно полагают многие, заложило фундамент для учреждения в скором времени старообрядческой иерархии, получившей в истории название Белокриницкой. В начале 1845 года иноки Павел и Алимпий, выправив в Вене паспорта, отправляются на поиски епископа, сохранившего дониконовское благочестие. Но эта поездка также закончилась ничем – объехав Словению, Черногорию и Сербию, к середине апреля 1845 года они возвратились в Белую Криницу. 4 июня того же года иноки отправляются на Восток. Проехав ряд стран, и нигде не обретя древлеправославного епископа, они начинают поиск епископа-еретика, который бы согласился присоединиться к Древлеправославию, через соответствующий чиноприем. После ряда неудач они нашли в Константинополе безместного архиерея, который после долгих увещеваний наконец-то дал согласие на присоединение. Архиереем этим был бывший Боснийский митрополит Амвросий, лишенный своей кафедры и проживавший в Царьграде на небольшой пенсии. Это последнее обстоятельство и сыграло решающую роль в его присоединении, в основу которого было положено письменное условие (договор), по которому митрополит обязался совершить для старообрядцев архиерейскую хиротонию в обмен на пожизненное материальное содержание. Так в двустороннем договоре от 16 апреля 1846 года митрополит написал, что он обязуется «неотлагательно поставить там в наместники себе другого архиерея», – а иноки от лица монастыря обязались в обмен на это «содержать его на всем монастырском иждевении, во всяком спокойствии и удовлетворении во всю его жизнь». «Сие условие учинили в двух экземплярах, дабы хранить содержание онаго с обеих сторон свято и нерушимо». Естественно, что, решившись на переход лишь вследствие материальной нужды, митрополит Амвросий совершенно был далек от мысли считать себя еретиком. Он не искал в Древлеправославной Церкви вечного спасения для своей души, но напротив, считая себя вполне православным святителем, он шел к староверам с намереньем возглавить их. Вот как он сам свидетельствовал о себе: «Я, Митрополит Амвросий, не желая далее провождать жизнь свою праздно... во исполнение глагол Исуса Христа изреченных в притче о духовном производстве: «куплю дейте дондеже приду», и паки «не вжигают светильник и поставляют его под спудом» заблаговолил поступить в староверческую религию, в сущем звании Митрополита над всеми духовными лицами, и мирскими людьми, состоящими во оной религии, верховным пастырем». Свои мотивы он обозначил здесь предельно ясно – он «светильник» переходит к староверам лишь для того, чтобы «не провождать жизнь свою праздно» и быть их верховным пастырем. Ни слова о том, что он переходит от тьмы к свету, от ереси к истине. Он шел не спасаться, а спасать. Также в своем письме от 30 января 1848 года австрийскому министру графу Инцаги мотивы своего перехода митрополит Амвросий объяснял беспричинным его смещением с Боснийской кафедры и скудным материальным содержанием. Принят в общение митрополит был не общецерковным Собором, как это предполагалось ранее, а лишь собранием старообрядческих обществ Буковины. Митрополит не представил никаких убедительных свидетельств о своем крещении, что было необходимо в силу того, что в Греции имело распространение обливательное крещение: «О постоянном распространении и долговременном существовании этого обычая свидетельствуют уже те довольно многочисленные грамоты Константинопольских патриархов XVII, XVIII и даже XIX столетий». О крещении же патриарха Григория, который рукоположил в архиерейский сан митрополита Амвросия, и вовсе не было сделано никакого исследования. Были и иные нарушения, связанные с присоединением митрополита Амвросия, о которых нет необходимости говорить здесь пространно. После своего присоединения, митрополит Амвросий немедленно исполнил условие Константинопольского договора и рукоположил себе преемника – епископа Майносского Кирилла. Так получила свое начало старообрядческая иерархия, воспринявшая на себя наименование по месту своего происхождения – Белокриницкая. Первый же рукоположенный для русских христиан епископ Белокриницкой иерархии – Софроний (Жиров) оказался человеком нечестивым, изобличенным в симонии – торговле священным саном. Жиров занимался на Руси святокупством с 1849 по 1853 год, возглавляя все русские общины, признавшие Белокриницкую иерархию. Сами же белокриницкие дают о первом своем русском первосвятителе такое свидетельство: «Софроний еще ранее Архиепископа Антония был поставлен епископом в Россию от Белокриницкого Митрополита, с наименованием Симбирского. Но будучи единственным в России для древлеправославной церкви епископом, он не восхотел добре строить этот виноград Христов, но по страсти сребролюбия начал порочить древлеправославную иерархию симониею». Страстью сребролюбия и пороком симонии был уловлен не только Софроний Жиров, но и рукоположивший его митрополит Кирилл. По крайней мере, такое свидетельство о Кирилле дает второй по счету предстоятель русских приходов Белокриницкой иерархии архиепископ Антоний (Шутов). В своем письме к руководителю неокружников Гуслицкому епископу Антонию (Климову) Шутов обличает своего митрополита в том, что тот рукоположил Климова в архиерейский сан за деньги: «Ведь ты на Муравлевския деньги купил себе архиерейский чин: за твое постановление Крючков дал митрополиту Кириллу 1000 рублей, священнику Сисою за церковь 300 р. а всего стало ему, Крючкову, 1500 р. серебром». В свою очередь и еп. Антоний (Климов) не лучшим образом отзывался об архиеп. Антонии (Шутове): «Ты послал за границу своих посланных клевретов: епископа Иустина и иеродиакона Ипполита с кучами золота, чтобы ослепить им боголюбивых наших епископов и исходатайствовать себе место на Московский престол»; «Ты уподобился оному еретику Киннику... готов прощати за деньги вся согрешения своим священникам». Таким образом, нет ничего удивительного в том, что древлеправославные христиане, видя все эти серьезные канонические нарушения и бесконечные внутренние распри белокриницкого духовенства, составили для себя соответствующее суждение о Белокриницкой иерархии в целом и решительно оградили себя от общения с ней и с ее последователями.

Запись:

← Предыдущая